PG_014

    С 1949 по 1956 год наши отношения с Коммунистической партией Китая, пользуясь дипломатическим языком, можно назвать нормальными. Мы с симпатией следили за справедливой борьбой братского китайского народа против японского милитаризма, чанкайшистской реакции и американского вмешательства. Мы всеми силами старались поддержать героическую борьбу китайского народа. Особенно нас радовало, что Коммунистическая партия Китая была признана Коминтерном и пользовалась поддержкой Большевистской партии и товарища Сталина.
    Мы не были непосредственно знакомы с Мао Цзэдуном и имели мало информации о Коммунистической партии Китая. Наша осведомленность базировалась в основном на отзывах советских товарищей. Мы не были знакомы тогда с какими-либо трудами Мао Цзэдуна, но знали, что он слыл философом. После победы 1 октября 1949 года мы в числе первых признали новое китайское государство и установили с ним дипломатические и братские отношения. Уже в то время китайские руководители не проявляли активности в расширении наших взаимных контактов. Наши контакты находились на уровне заверений в дружбе, культурного и торгового обмена и обмена делегациями второстепенного значения.
    Мы слышали, что Мао Цзэдун проводит какой-то особый курс в деле строительства социализма. Нас несколько удивляло сотрудничество китайских руководителей с местной буржуазией, с партиями «демократического» толка, промышленниками и т. д. Мы не до конца понимали создание совместных частно-государственных предприятий, выдвижение буржуазных элементов на руководящие посты, вплоть до руководителей провинций и т. д. Как это совместить с марксизмом-ленинизмом? Нам это было непонятно! Однако, думали мы, пытаясь оправдать такую политику китайского руководства, Китай - огромная страна с многосотмиллионным населением. Она только что вышла из отсталого помещиче-буржуазного прошлого. Поэтому, мол, необходимо учитывать реальные обстоятельства, набраться сил и потом уверенно встать на марксистско-ленинский путь.
    Это - всё, что мы знали о Китае до 1956 года. В 1956 году в ЦК нашей партии поступило приглашение от Мао Цзэдуна направить от Албании партийную делегацию на высшем уровне для участия в работе VIII съезда Коммунистической партии Китая. Одновременно мы получили приглашения из Монгольской Народной Республики и Корейской Народно-демократической Республики направить в эти страны партийно-правительственную делегацию на высшем уровне. Мы с высоким чувством удовлетворения приняли все три приглашения и решили по дороге в Китай посетить Монголию и Корею.
    По решению Политбюро в состав нашей делегации вошли я, Мехмет Шеху, Рамиз Алия и министр иностранных дел Бехар Штюла.
    В конце августа 1956 года мы отправились с визитами.
    В это время современный ревизионизм, оживленный ХХ съездом КПСС, не только набирал силу в СССР и странах народной демократии, но стремительно изрыгал клевету на марксизм-ленинизм, порождая расколы, распри, заговоры, контрреволюционные действия повсеместно.
    В Польше уже всплыл Гомулка. В Венгрии контрреволюционные силы лихорадочно готовились к захвату власти. Тито в эти дни «отдыхал» в Крыму и совместно с Хрущёвым и Ранковичем обрабатывал Герэ. Создавалось впечатление, что ревизионисты устроили соревнование в совершении своих грязных контрреволюционных интриг и переворотов. Европу лихорадило от напора ревизионистов.
    3-4 дня нашего пребывания в Монголии пролетели незаметно. Чтобы добраться до какого-нибудь пункта, приходилось ехать целыми часами, видя кругом скучный, однообразный и бескрайний пейзаж.
    Разговоры с Цеденбалом касались в основном животноводства - о поголовье овец, коней, верблюдов. Для монголов это было главным и единственным богатством. Эта была главная отрасль, на которую опиралась их социалистическая экономика.
    7 сентября мы прибыли в Пхеньян. Нас встретили весьма многолюдно и помпезно. Особенно мне запомнилось нескончаемое обилие портретов Ким Ир Сена и почти полное отсутствие портретов Ленина.
    Мы осмотрели Пхеньян и посетили ряд городов и деревень. Корейский народ всюду встречал нас весьма сердечно. Корея только что пережила разрушительную войну с американскими агрессорами. Поэтому все помыслы корейского народа были сосредоточены на восстановлении страны от военной разрухи. Корейский народ - весьма трудолюбивый, добродушный и талантливый. Мы от всей души желали ему успехов на пути к социализму и процветанию.
    Однако мы заметили, что ревизионизм уже запустил свои хищные когти и в эту отдаленную многострадальную страну.
    Ким Ир Сен рассказал нам об инциденте на пленуме ЦК их партии, состоявшемся после ХХ съезда КПСС:
    - После моего доклада два члена Политбюро и несколько членов ЦК потребовали, чтобы мы поддержали решения ХХ съезда КПСС и выступили с осуждением культа личности Сталина. Они на этом основании заявили, что в нашем Центральном Комитете засело очень много недостойных людей. Фактически они пытались расколоть ЦК и посеять недовольство политикой партии. Против них выступило большинство членов ЦК.
    - Что вы предприняли? - спросил я.
    - Их персональное поведение обсудил Пленум и подверг критике. После этого они сбежали в Китай.
    - В Китай? - удивился я. - Зачем?
    - Мы направили письмо китайским руководителям и просили выдворить их обратно в Корею. Мы расценили их бегство как предательство партии. Китайские товарищи отказались удовлетворить наше обращение по этому поводу. Так что эта антипартийная группа до сих пор находится в Китае.
    Наша делегация не стала вмешиваться в этот внутренний вопрос корейской партии. Однако мы поделились своими мнениями с корейскими товарищами.
    - У нас тоже после ХХ съезда КПСС антипартийные элементы устроили попытку организовать заговор против политики нашей партии и ЦК. Они опирались на поддержку югославских ревизионистов. Но мы сразу же разгромили их.
    Далее мы подробно рассказали о Тиранской городской партийной конференции, состоявшейся в апреле 1956 года. Рассказали о попытки ревизионистов захватить господствующее влияние в этой партийной организации и о том, как мы дали им отпор.
    В поведении Ким Ир Сена чувствовалась какая-то неуверенность, раздвоенность. Позднее мои подозрения подтвердились. Несколько дней спустя в Китае состоялась моя беседа с Пономаревым, членом советской делегации на VIII съезде КПК. Во время беседы я затронул вопрос о бегстве корейских ревизионистов в Китай.
    - Это нам известно, - сказал Пономарёв. - Мы сделали внушение Ким Ир Сену.
    - Внушение? По сути чего? На каком основании? - недоуменно спросил я.
    - Товарищ Энвер, - продолжал Пономарёв, - у корейцев дела идут из рук вон плохо. Однако они проявляют строптивость. Поэтому мы решили поставить их на место, одернуть.
    - Я не в курсе их общих дел, - сказал я. - Поэтому меня интересует конкретный вопрос. Два члена Политбюро открыто выступили против Центрального Комитета, а потом сбежали в другую социалистическую страну и укрылись там от критики своих товарищей. Как это надо понимать? И какова вина в этом Ким Ир Сена?
    - Корейская партия заняла ошибочные позиции, - продолжил Пономарев. - Она не поспешила с реализацией решений ХХ съезда КПСС. Именно против подобного неверного курса партии выступили эти два члена Политбюро. Китайские товарищи тоже осудили эту позицию корейской партии и сделали замечание Ким Ир Сену. Китайские товарищи заявляют, что в случае сохранения такого положения в корейской партии они предоставят политическое убежище корейским беглецам и не выдадут их. Под давлением со всех сторон Ким Ир Сен вынужден был отступить. В настоящее время прошел пленум ЦК корейской партии. Пленум согласился исправить свои ошибочные позиции в отношении решений и курса ХХ съезда КПСС.
    Действительно, скоро оба беглеца вернулись в Корею и беспрепятственно заняли свои высокие посты в партии. Ким Ир Сен под давлением ревизионистов оказался, как в тисках, и сдался. К капитуляции его принудили, прежде всего, советские и китайские ревизионисты. Среди советских ревизионистов особой активностью и наглостью выделялся Микоян. В Китае он возглавлял советскую делегацию. Однако из-за неустойчивой обстановки в Корее Микоян, не дожидаясь окончания VIII съезда КПК, поспешил туда. Мао Цзэдун направил в Корею как подкрепление Микояну своего представителя Пэн Дэхуая.
    13 сентября мы прибыли в Пекин. Нас приняли на высшем уровне и весьма торжественно. В аэропорту нас встречали Лю Шаоци, Дэн Сяопин и другие руководители Китая. Нам сразу бросилось в глаза, что число портретов Мао Цзэдуна превышало число встречавших и, возможно, превышало по численности население Китая. Других портретов нам увидеть не удалось. Складывалось впечатление, что производство портретов Мао Цзэдуна в Китае выделено в одну из ведущих отраслей экономики.
    Бесконечные заверения при встрече в дружбе первоначально произвели на нас приятное впечатление. Позднее мы поняли, что подобные заверения китайских руководителей о «великой чести» встречать нас, о «братьях с дальнего фронта Европы», предложения «делать замечания» являются просто правилом формального этикета, за которым нет открытости души и радушного настроя.
    Мао Цзэдун принял нашу делегацию во время одного из перерывов в работе съезда. Это была первая встреча с ним. При встрече он встал, чуть-чуть поклонился и поздоровался с каждым за руку, одновременно располагая к себе улыбкой.
    Затем он сказал несколько теплых слов об албанском народе и перевел разговор на более важные темы:
    - Каковы у вас отношения с Югославией?
    - Натянутые, - ответил я и заметил на его лице удивление.
    Я подумал, что Мао Цзэдун обладает недостаточной информацией о наших взаимоотношениях с Югославией. Поэтому я попытался дать ему некоторые разъяснения. Я старался говорить коротко и в основном осветил принципиальные моменты. Особенно я остановился на причинах и истоках антиалбанской и антимарксистской политики югославов. Но лицо Мао Цзэдуна продолжало выражать удивление.
    - В ваших разногласиях с югославами нет вины ни албанцев, ни югославов, - заметил Мао Цзэдун. - Все это следствие грубых ошибок Информбюро в отношении Югославии.
    - Мы, - сказал я, - не будучи членами Информбюро, поддерживаем позиции, выводы и решения Информбюро в отношении югославского руководства. Мы считаем их правильными. Длительная практика наших отношений с Югославией подтверждает это. Югославское руководство предало марксизм-ленинизм. Тито является отпетым ренегатом
    - Каково ваше мнение о Сталине? - перебил меня Мао.
    Я ответил, что наша партия высоко ценила и ценит товарища Сталина, считает его талантливым вождем, видит и чтит его огромные заслуги и считает его достойным учеником и продолжателем дела Ленина.
    - Вы, - снова перебил меня Мао, - опубликовали доклад товарища Хрущёва на ХХ съезде КПСС?
    - Нет, - решительно ответил я. - Этого мы не сделали и никогда не сделаем.
    - Вы, товарищи албанцы, - сказал он, - поступили совершенно правильно. Линия вашей партии правильная. Мы поступим точно так же. До тех пор, пока само советское руководство ни опубликует этого документа, нам незачем издавать его, как это сделали некоторые.
    Однако Сталин допускал ошибки. Он допустил ошибку относительно нас в 1927 году, например. Является ошибкой и его оценка югославского руководства.
    Мао называл ошибочной справедливую и принципиальную критику Коминтерна и Сталина в адрес лично Мао Цзэдуна и Коммунистической партии Китая после поражения китайской революции 1926-1927 годов. Эти критические замечания касались недооценки роли рабочего класса и переоценки стихийной борьбы крестьянства, либерального отношения к правым оппортунистам и колебаний в области тактики, переоценки роли путчей и заговоров, увлечения террористическими методами борьбы, пренебрежения работой с массами рабочих и крестьян.
    - Без ошибок двигаться вперед невозможно, - неожиданно изрёк Мао. - Есть ли ошибки у вашей партии?
    - Не могу сказать, - ответил я, - что у нас все шло гладко, без ошибок. Однако мы стремились избегать ошибок, а не увеличивать их число. При обнаружении ошибок мы анализировали причины их появления и тут же стремились их исправить.
    - Ошибаться надо обязательно, - «подправил» меня великий китайский философ. - Партия расслабится, если она не привыкнет к обязательному наличию ошибок. Будет неначем учиться. Ошибки надо допускать. Это имеет огромный философский смысл.
    Позднее мы увидели, что этот «огромный философский смысл» является принципиальной установкой китайской партии. Перед нашим отъездом один из китайских товарищей подтвердил нам это предположение.
    - Раньше наши кадры боялись допускать ошибки. Однако политика председателя Мао в этом отношении помогла нам преодолеть этот страх. Теперь у партии появилась инициатива и творческий трудовой порыв, так как мы преодолели страх перед ошибочными действиями. Вы обратили внимание на выступление товарища Ли Лисаня? Он - один из основателей нашей Коммунистической партии, и он допустил массу тягчайших ошибок. За них многие предлагали исключить его из партии. Однако по настоянию председателя Мао он остался членом Центрального Комитета и продолжал работать. Он заверил, что допустит еще много ошибок и мы все вместе будем исправлять его ошибки.
    Из беседы с Мао мы не почерпнули для себя ничего конструктивного. Эта встреча, скорее всего, была формальным актом вежливости, то есть пустой тратой времени. Чего нельзя сказать ни об одной моей встрече с Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Особенно разочаровала нас постановка вопроса со стороны Мао по поводу Информбюро, товарища Сталина и югославского руководства.
    VIII съезд Коммунистической партии Китая весьма обеспокоил и разочаровал нас. В основу съезда легли положения ХХ съезда КПСС. Причем некоторые ревизионистские тезисы Хрущёва были углублены и развиты Мао Цзэдуном, Лю Шаоци и другими китайскими руководителями.
    Мы поняли, что эпидемия современного ревизионизма основательно поразила Китай. Размах китайского ревизионизма тогда не был заметен в полном объеме, но для нас было очевидно, что китайские ревизионисты спешили опередить хрущевцев на этом поприще.
    Кроме того, докладчики Лю Шаоци, Дэн Сяопин, Чжоу Эньлай неизменно занимали позицию расширения сотрудничества с местной буржуазией и кулачеством. Они доказывали, что «социализму выгодно иметь хорошие отношения» с капиталистами, торгашами, банковскими спекулянтами и буржуазной интеллигенцией. Ещё, мол, больше «выгод» получит «социализм» от выдвижения этих классовых врагов на высокие руководящие посты. Китайская пропаганда утверждала, что в условиях социализма рабочий класс должен сотрудничать с буржуазией, а Коммунистическая партия - с буржуазными и мелкобуржуазными партиями. Этот плюрализм, эту политическую и социально-классовую распущенность Мао Цзэдун «философски» назвал политикой «100 цветов». Эти «цветики» пышно расцвели в КПК и по всему Китаю. Кандидат в члены Политбюро Лу Дини официально провозгласил на съезде эту «философию» Мао Цзэдуна «теорией 100 флагов». Фактически это был китайский вариант буржуазно-ревизионистской теории и практики, теории существования при социализме разного рода идеологий, политических течений, школ, школок и т. д. К этому периоду относятся и ревизионистские перлы Мао «О десяти важнейших взаимоотношениях».
    Позднее я многократно пытался уяснить себе, почему в период после 1956 года глубоко ревизионистская линия Коммунистической партии Китая вдруг сделала неожиданный поворот и стала производить впечатление антиревизионистской, марксистско-ленинской. Например, в 1960 году Коммунистическая партия Китая, казалось, решительно выступила против ревизионистских положений Никиты Хрущёва и заявила, что она отстаивает марксизм-ленинизм от извращений. Эта загадка объясняется очень просто. Именно в 1960 году обостряется борьба Китая за прорыв в лидеры современного ревизионизма и противоборство за лидерство с советским ревизионизмом. Борьбу против хрущёвских ревизионистов вела и Албания. Чтобы привязать к себе в качестве своих союзников других противников советского ревизионизма, усилить свои позиции, Китай надел маску поборника марксизма-ленинизма. В действительности и в 1956 году, и в 1960 году Коммунистическая партия Китая не следовала марксизму-ленинизму и занимала ревизионистские позиции.
    В 1956 году китайские ревизионисты предприняли попытку захватить лидерство в международном коммунистическом и рабочем движении, вступив в прямое столкновение с хрущевцами. Однако Хрущёв, патриарх современного ревизионизма, оказался достаточно сильным, чтобы успешно противостоять китайскому натиску. Тогда китайцы изменили тактику. Они объявили себя борцами за «чистоту марксизма-ленинизма», чтобы привлечь симпатии коммунистического и рабочего движения. Но и эта тактика дала сбой. Тогда китайцы выбросили на свалку все свои хитроумные уловки и вышли на арену борьбы за лидерство в ревизионистском мире с открытым забралом - оппортунистами, верными поборниками примиренческой и капитулянтской линии в отношении капиталистов и реакции. Такими они были всегда, такими оно остались и в настоящее время.
    После съезда мы посетили ряд городов Китая - Шанхай, Тяньцзин, Нанкин, Порт-Артур и другие. Мы непосредственно ознакомились с жизнью и трудом великого китайского народа. Мы видели среди простых людей Китая добропорядочных и прилежных тружеников, довольствовавшихся скромными жизненными потребностями. Мы обратили внимание на целый ряд положительных достижений в Китае. Однако реальность далеко не соответствовала рекламируемым успехам.
    Китаю удалось ликвидировать массовый голод, который до победы народной революции считался обычным явлением. Было построено много фабрик и заводов, были проведены преобразования в китайской деревне. Однако мы увидели, что уровень жизни простого народа был еще крайне низок. Он отставал не только от развитых социалистических стран, но и от Албании. Нас встречали дружелюбно и гостеприимно, но была заметна какая-то скованность, отчужденность простого народа от руководителей страны. Мы объясняли это наследием недалекого прошлого - императорской власти, феодального и капиталистического господства, владычества японских, американских, английских и других колонизаторов, буддизма и других реакционных философий - от древнейших до «современнейших». Все эти причины не только обрекали народ на страшную экономическую отсталость, но влияли на поведение простых людей, сохраняя в массах холопскую покорность, слепое доверие властям, беспрекословное повиновение разного рода правящим авторитетам. Мы понимали, что эти пережитки нельзя преодолеть быстро. Но мы были уверены, что при правильном руководстве этот трудолюбивый и многострадальный народ способен преодолеть любые трудности.
    Помимо Мао Цзэдуна и других китайских руководителей в дни нашего пребывания в Китае нам довелось встречаться с представителями делегаций ряда коммунистических и рабочих партий, принимавших участие в работе VIII съезда КПК. Большинство из них активно поддерживало решения ХХ съезда КПСС и контрреволюцию советских ревизионистов.
    Болгарские ревизионисты называли свой контрреволюционный поворот от марксизма-ленинизма «апрельской линией», так как в апреле они провели пленум Центрального Комитета, на котором они предали марксистско-ленинские позиции товарищей Благоева-Димитрова и встали на путь хрущевского ревизионизма.
    - Трайко Костова мы реабилитировали, - сказал нам Антон Югов, - так как мы не видим какой-либо вины с его стороны.
    Трайко Костов был осуждён в декабре 1949 года за агентурную деятельность против Болгарии. Он был реабилитирован болгарскими ревизионистами в сентябре 1956 года на пленуме ЦК Болгарской Коммунистической партии. Антон Югов говорил нам об этом как-то обреченно и мрачно. Видимо, у него были предчувствия, что рано или поздно ревизионисты с ним тоже расправятся, когда он не будет им нужен. Его предчувствия сбылись, так как ревизионисты убирали с дороги не только своих противников, но и тех своих сторонников, которые утратили для них ценность.
    Деж, в прошлом ярый поборник Информбюро и яростный противник югославских ревизионистов, помирился с Тито в Бухаресте и с трепетным нетерпением дожидался очередной встречи с ним в Белграде.
    - Поеду в Белград на встречу с Тито, - сообщил он нам вдохновенно. - Тито, на мой взгляд, - прекрасный товарищ, не в пример Карделю и Поповичу. Когда Тито направлялся в июне в Москву, мы пригласили его посетить Бухарест, чтобы поговорить с ним, но он категорически отказался. Тогда мы, всем составом партийного и государственного руководства, выехали ему навстречу на вокзал. Ему некуда было деваться! Мы уговорили его остановиться у нас на отдых хотя бы на 45 минут, но он пробыл у нас 2 часа. Накануне своего возвращения из Москвы товарищ Тито сообщил нам, что хотел бы остановиться в Бухаресте для переговоров. Мы с удовлетворением согласились, встретили его и провели переговоры. Скоро я поеду в Белград. Говорить ли ему что-либо об Албании?
    - Если вам хочется что-либо сказать о нас, - сказал я Георгиу-Деж, - то скажите Тито, чтобы югославы прекратили агентурную и подрывную деятельность против Народной Республики Албании и Албанской партии Труда. Скажите ему, что на Тиранской партийной конференции и позднее югославские дипломаты занимались недостойной, грязной деятельностью.
    Я подробно рассказал Деж о событиях в нашей стране после ХХ съезда КПСС. Он остался очень недоволен моей критикой в адрес Тито. Через несколько месяцев после визита Деж в Белград я проездом оказался в Бухаресте, где встретился и имел беседу с Деж и Боднэрашем.
    В ходе беседы Боднэраш (Эмиль, старший) сказал мне, что у Тито шла речь и об Албании. Тито, мол, тепло и доброжелательно отзывался об Албании и высказал пожелание иметь с Албанией хорошие отношения.
    Однако эти слова не произвели на меня впечатления, не разбередили мне душу и не изменили наших позиций в отношении югославского ревизионизма.
    - Примирения с Тито у нас не будет, - сказал я Боднэрашу, - так как он является ренегатом, предателем марксизма-ленинизма, и поэтому мы будем вести с ним политическую борьбу до конца.
    Однако вернусь к встречам в Китае.
    На встрече с нами Чжоу Эньлай сказал:
    - Тито пригласил меня посетить Югославию с официальным визитом. Я принял его приглашение. Если вы согласны, то по дороге я могу заехать в Албанию.
    - Мы приглашаем вас в Албанию, - ответили мы и поблагодарили его за желание приехать в нашу страну.
    Это было время лихорадочного триумфа ревизионизма. Поэтому многие стремились посетить Югославию, чтобы не только отметиться в ревизионистских рядах, но и перенять опыт современного ревизионизма.
    Однажды ко мне подошел итальянский делегат Скоччимаро и сообщил с сожалением, что визит Тольятти в Белград закончился не совсем благополучно - Тито и Тольятти не совсем поладили друг с другом.
    - Неужели поссорились? - с иронией спросил я.
    - Нет, ответил он, - но у них имеются разногласия по ряду вопросов. Однако мы все-таки пошлем в Белград делегацию для изучения югославского опыта.
    - Какого конкретно опыта? - поинтересовался я.
    - Югославские товарищи повели решительную борьбу с бюрократизмом. Так что в Югославии навсегда покончено с бюрократизмом.
    - Откуда вам известно, что в Югославии нет бюрократизма?
    - Да ведь там все рабочие участвуют в получении прибыли, у них действует рабочее самоуправление, - торжествующе ответил он.
    Я не стал с ним спорить. Я попробовал рассказать ему о нашем опыте, но мои слова пролетели мимо его ушей. Видимо, образ Тито затмевал любую другую информацию, кроме югославской.
    - А почему вас интересует «опыт» только Югославии? Ведь есть еще определенный опыт в странах народной демократии и, в частности, в Албании, - сказал я.
    - Конечно, конечно, - смутился он, - нас очень заинтересовал, кстати, китайский опыт относительно сотрудничества рабочего класса с буржуазией и Коммунистической партии с другими партиями буржуазного и мелкобуржуазного толка. Этот опыт является весьма ценным. Мы обязательно изучим его.
    Итальянские ревизионисты имели широкие возможности для изучения опыта измены делу пролетариата, революции и социализма не только в Югославии. А вот наша страна оказалась на обочине их дороги и вне поля их интересов. Наш опыт был им чужд, так как чужд был для них марксизм-ленинизм.
    3 октября 1956 года мы выехали на Родину. Эта поездка убедила нас, что современный ревизионизм принял крупные и опасные размеры.
    Практическим следствием хрущёвского ревизионизма стали кровавые события в Венгрии.

ГЛАВА 9.
КРОВАВАЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ В ВЕНГРИИ
И КОНТРРЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕРЕВОРОТ
ПОЛЬСКИХ РЕВИЗИОНИСТОВ.

(Печатается с номера 7. Продолжение в следующем номере)

Перевод с албанского под редакцией Алексея Данко

Гостевая книга

Форум