ГЛАВА 5.
БОРЬБА ХРУЩЁВЦЕВ ЗА ПОЛИТИЧЕСКОЕ ГОСПОДСТВО В СТРАНАХ НАРОДНОЙ ДЕМОКРАТИИ
Наступил момент, когда Хрущёв начал предпринимать попытки установления диктата над международным коммунистическим движением. Следуя практически проверенной советскими ревизионистами тактике, Хрущёв на начальном этапе прикрывал своё наступление демагогией. Он стал выступать против Коминтерна, исключая якобы при этом период деятельности Ленина.
По словам хрущёвских ревизионистов, Коминтерн, мол, выполнял агентурную роль в пользу Советского Союза в странах капиталистического мира. Подобная чудовищная ложь полностью совпадала с пропагандой наиболее реакционной буржуазии, которая вела борьбу против пролетариата и новых коммунистических партий, созданных после измены социал-демократии и II Интернационала. Хрущёв заявлял: «Сталин силой подчинил себе коммунистические и рабочие партии. Он террором заставил их служить корыстным интересам Советского Союза в ущерб интересам мировой революции». Нападки Хрущёва на Коминтерн и Сталина нашли поддержку у китайского руководства. По этому поводу я откровенно высказал своё несогласие Мао Цзэдуну во время моего визита в Китай в 1956 году и Чжоу Эньлаю во время его визита в Албанию.
Коминтерн был создан для консолидации коммунистических и рабочих партий, для координации действий пролетариата против буржуазии. Коминтерн был международным революционным органом. Я не исключаю наличия отдельных недочётов в работе Коминтерна, поскольку ему в ряде стран приходилось действовать в условиях глубочайшего подполья и жесточайших репрессий со стороны империализма и реакционной буржуазии.
Советский Союз времён Ленина и Сталина был страной, где сотни революционеров из разных стран мира нашли политическое убежище, спасаясь от зверств и расправ со стороны буржуазии и фашистов своих стран. Руководящие документы Коминтерна и, в их числе, речь Георгия Димитрова в июле 1935 года вошли в историю коммунистического движения как основополагающие документы по сплочению международного коммунистического движения и мобилизации трудящихся масс на борьбу с фашизмом, по созданию антифашистского фронта, в организации вооружённой борьбы против итальянских и немецких фашистов и японских милитаристов. В этой борьбе коммунистические партии были в авангарде, впереди, на самых опасных участках.
Поэтому клевета хрущёвских ревизионистов и их пособников на Коминтерн и международный авторитет Иосифа Виссарионовича Сталина является преступлением, преступлением международного характера. Советский Союз и партия большевиков во главе с Иосифом Виссарионовичем Сталиным были оплотом в борьбе коммунистов и угнетённых масс всего мира.
Когда гитлеровская Германия напала на Советский Союз, коммунистические и рабочие партии различных стран мира взялись за оружие, образовав единый фронт с другими антифашистскими силами своих стран, и поднялись на борьбу с фашизмом для освобождения своих стран, своих народов от ига фашистского зверья и за переход власти в руки угнетённых масс под руководством рабочего класса. Советский Союз был для них залогом победы.
Решение о роспуске Коминтерна, провозглашённое Сталиным от имени Исполкома, было, с учетом реальной обстановки, грамотным и правильным шагом. Коммунистические партии многих стран мира уже прочно стояли на ногах, чувствовали себя уверенно. Они превратились в закалённые организации в процессе борьбы с фашизмом, имели основательный опыт классовой борьбы. В качестве компаса при их движении вперёд у них был марксизм-ленинизм. В тяжелейших условиях фашистской диктатуры организовывать систематическую работу Коминтерна было весьма затруднительно, практически невозможно. Эти причины и ряд других легли в основу решения о прекращении деятельности Коминтерна.
Но после войны, в сентябре 1947 года, было создано Информбюро коммунистических и рабочих партий для обмена опытом в сложной послевоенной обстановке. В этот период наблюдается наиболее активное вмешательство американских и английских империалистов во внутренние дела стран, освободившихся от ига фашистских захватчиков. Обстановка в ряде стран в силу этого была сложной и неустойчивой. Обмен опытом между нашими партиями, особенно европейскими, был необходим.
Реакционные силы, в том числе титовцы, пытались добиться, чтобы в таких европейских странах, как Чехословакия, Албания, Румыния, Польша и других, были восстановлены прежние реакционные порядки. С этой целью они провоцировали разного рода конфликты и стремились очернить Советский Союз.
Так, титовцы подняли большой шум вокруг проблемы присоединения к Югославии области Венеция-Джулия, обвиняя Советский Союз в нежелании поддержать их в этом деле, то есть обвиняли в антиюгославских позициях. Одновременно «марксисты»-титовцы молча поглотили албанскую территорию - Косову, которая по всем данным была частью Албании, и стали плести интриги для овладения всей Албанией, пытаясь превратить её в седьмую республику Югославии.
Информбюро принципиально оценило действия титовцев и разоблачило измену югославских ревизионистов. В первую очередь, заслуга в этом важном деле принадлежит Сталину, его высокой марксистско-ленинской грамотности, принципиальности и революционной бдительности. Измена Тито была доказана полностью и неоспоримо. Разрыв с Тито и титовцами произошёл после терпеливой длительной товарищеской работы с ним по разъяснению ошибочности поведения югославов. Потом было сделано предупреждение титовцам и, когда все поняли, что измена титовцев совершена с их стороны сознательно, титовцы были политически осуждены на основании открыто изложенных неопровержимых фактов.
Своей поездкой в Белград Хрущёв хотел продемонстрировать реабилитацию титовцев с его стороны и одновременно показать, что хрущёвцы осуждают Сталина за разрыв с титовцами. Без согласования с остальными членами Информбюро Хрущёв единолично распустил, уничтожил эту организацию и объявил нам об этом на встрече в Москве лишь как о свершившемся факте.
В борьбе за господство над международным коммунистическим движением Хрущёв использовал все грязные и звериные приёмы троцкистского отребья, этих мелкобуржуазных иезуитов, - ложь, лесть, шантаж, организацию путчей, террор и покушения на видных революционеров и так далее. Хрущёв всеми доступными мерами убирал с дороги настоящих марксистов-ленинцев и проталкивал к власти своих сторонников.
Сразу после смерти Сталина во время пребывания в Москве скоропостижно и внезапно умер совершенно здоровый физически Готвальд. Он умер настолько загадочно, что у многих не было сомнений - его насильственно уничтожили хрущёвцы.
Я знал Готвальда лично. Это был скромный искренний человек. Он был неразговорчив, но в беседе с ним я чувствовал себя непринуждённо. Он слушал меня внимательно, попыхивая трубкой. Он очень уважительно отзывался о борьбе албанского народа, отзывался искренне. Готвальд обещал помочь Албании в создании промышленности, но обещал ответственно, не голословно, объясняя конкретно возможности Чехословакии.
- Таковы наши возможности сейчас. Однако мы будем наращивать помощь по мере решения собственных проблем и преодоления трудностей.
При тех же обстоятельствах в Москве в разное время скоропостижно скончались Георгий Димитров и Берут. Они были ближайшими сподвижниками Сталина на международном уровне. Мне вновь вспомнилось признание Микояна, что хрущёвцы готовили покушение на Сталина незадолго до его смерти. Все эти факты, соединённые воедино, доказательно подкрепляют версию, что покушение на Сталина хрущёвцы всё-таки осуществили до конца.
После гибели Берута пост первого секретаря партии в Польше занял Эдвард Охаб. Однако Охаб очень скоро вошёл в конфликт с Хрущёвым. Охаб не обладал качествами руководителя и поэтому не смог противостоять натиску Хрущёва. На этом посту Охаб продержался менее года. После него в Польше пришёл к власти реакционер Гомулка. Этот «коммунист», выскользнувший из тюрьмы не без помощи хрущёвцев, в результате властной круговерти, тут же был втиснут Хрущёвым в руководящее кресло. Теперь Польша стала послушной «родственницей» хрущёвского Советского Союза.
Одновременно хрущёвцы вели обработку Болгарии. Особенностью Болгарии было то, что жизнь болгарского народа традиционно была связана с Россией и потом с Советским Союзом. Болгарский народ весьма уважительно относился к партии большевиков и лично к Сталину. Именно в силу этих совокупных обстоятельств царь Борис не решился вступить официально в войну с Советским Союзом, и советские войска вступили на территорию Болгарии без единого выстрела.
Хрущёвцы использовали эти обстоятельства в своих корыстных целях. Искреннее доверие болгарского народа к Советскому Союзу позволило Хрущёву без особого труда протолкнуть к власти никчёмного человека, готового выполнять любые указания Хрущёва, - Тодора Живкова. Правда, после гибели Георгия Димитрова, на мой взгляд, в Болгарии не было руководителя, равного Димитрову.
В Болгарии в то время был достойный кандидат на пост руководителя партии - товарищ Васил Коларов, старый революционер, ближайший соратник Георгия Димитрова. Но он тоже внезапно умер через несколько месяцев после смерти Димитрова.
Я познакомился с товарищем Коларовым в Болгарии в декабре 1947 года. Он был того же возраста, что и Димитров. Коларов отвечал за международные связи. В беседе с нами он помог нам разобраться в международных делах и с ситуацией в конкретных странах. Это очень помогло нам. Особенно ценной для нас оказалась информация по Югославии и Греции.
Коларов был очень скромным человеком, и мы беседовали с ним в прямом смысле в тёплой и дружеской обстановке. Но с Димитровым и Коларовым мне довелось встретиться только один раз. Хотя эта единственная встреча оставила в моей памяти неизгладимое впечатление как о близких мне товарищах.
Коларов после смерти Димитрова стал премьер-министром. Он был одним из инициаторов разоблачения титовского агента Костова.
До смерти товарища Сталина в наших отношениях с Болгарией не было никаких шероховатостей или недоразумений. И Албания, и Болгария относились к Советскому Союзу с искренним чувством уважения и доверия. Более того, до нашего разрыва с хрущёвцами у нас не было идеологических и политических разногласий с болгарами.
Ряд руководителей Болгарии - Вылко Червенков, Ганев, Цола Драгойчева, Антон Югов и другие - были людьми старшего поколения. Они работали вместе с Георгием Димитровым в изгнании или в своей стране в подполье, сидели в застенках царя Бориса.
Сразу после смерти Г. Димитрова генеральным секретарем партии стал Вылко Червенков. Внешне он производил впечатление простодушного добрячка, ходил вразвалочку, как бы желая спросить: «Что я делаю на этом базаре? Может быть, я зря трачу время?» Он, видимо, был справедливым человеком, но чересчур мягкотелым и доверчивым. По крайней мере, такое впечатление сложились у меня о нём. Обычно он был немногословным, редко смеялся.
Червенков был зятем Георгия Димитрова. Быть может, поэтому тень от славы Димитрова возвышала и его. Однако до уровня Димитрова ему было очень далеко. С этого руководящего поста Червенков был снят быстро и неожиданно, без лишнего шума.
Его место занял Тодор Живков. Таким образом Чехословакия, Польша и Болгария оказались под пятой хрущёвцев. Следующей на повестке дня была Румыния.
Во время войны мы не поддерживали никаких контактов с Румынией. После войны нам доводилось слышать много лестных слов от советских представителей о румынах и Деже. О нём говорили как о старом революционере, который, мол, много натерпелся в застенках Дофтана.
После встречи с румынским руководством у меня возникли сомнения в достоверности отзывов о Румынии и Деже. Я убедился, что в Румынии не было диктатуры пролетариата, а у власти находилась буржуазия. Позиции Румынской Рабочей партии были весьма слабы. Румынская буржуазия держала в своих руках промышленность, сельское хозяйство, торговлю и драла три шкуры с трудового народа Румынии. Буржуи жили в роскоши.
Деж ездил в бронированном автомобиле в сопровождении многочисленной вооружённой охраны. Реакционные силы в Румынии были весьма сильны. От активных враждебных действий их сдерживало только присутствие Красной Армии.
Во время наших бесед Деж очень много внимания уделял рассказам о собственных подвигах, вплоть до того, что лично себе он приписывал заслуги в отречении от престола короля Михая. Кстати, после отречения последнему было позволено выехать за рубеж вместе с награбленным богатством и всей королевской свитой.
Когда мы включились в борьбу с ренегатской группой Тито, Деж проявил бурную активность против этой группы. Видимо, поэтому Информбюро поручило ему выступить с докладом против группы Тито-Ранковича на своём историческом совещании.
При жизни Сталина Деж был ярым антититовцем. При хрущёвских ревизионистах Деж, как хамелеон, мигом сменил окраску и превратился в самого примерного поборника Тито, выступив с разгромной «самокритикой». Он тоже нанёс покаянный визит Тито на Брионах.
После освобождения нашей страны мы, естественно, стремились установить дружеские связи со странами народной демократии, в том числе с Румынией.
Мы стремились наладить дружеские отношения с Румынией не только потому, что она провозгласила социалистический путь развития. У нас было чувство особой симпатии к румынскому народу потому, что румынский народ оказывал помощь проживающим в Румынии албанским патриотам из Национального Возрождения. Но румынский народ и румынское руководство - были не одним и тем же. Поэтому наши стремления не смогли быть реализованы на уровне наших желаний.
Отношения между нашими странами были корректными, но холодными, официальными. Румынские руководители относились высокомерно к маленькой и бедной Албании. Пожалуй, из стран народной демократии Румыния проявляла наибольшее равнодушие к Албании.
Во время моей второй поездки в Румынию я увидел много интересного, познакомился со страной более широко и подробно. Я побывал в Плоешти, который, по сравнению с нашей Кучевой, показался мне гигантом нефтяной промышленности. Их нефтепромысел был оснащён современной техникой. Деж похвастался, что эту технику - довольно крупный нефтеперегонный завод - они купили у американцев. Позднее мне стало известно, что этот завод они взяли в кредит, то есть Румыния стала влезать в долги, в пасть американскому империализму. Мне также показали металлургический комбинат, ряд фабрик, образцовые сельскохозяйственные фермы, комбинат готового платья и так далее.
Я посетил музейный комплекс под открытым небом «Румынская деревня». Это произвело на нас сильное впечатление.
Я обратил внимание, что у них много новых построек. Однако справедливости ради отмечу, что, по сравнению с Албанией, им досталось значительно более богатое наследство от прошлых времён и их страна меньше подверглась разрушениям в годы войны. В Румынии были сельскохозяйственные кооперативы, но дела там шли, как мы заметили, неважно. Чувствовался низкий уровень руководства и политической целеустремленности.
Всё же достижения в Румынии имели место, и это было наглядно видно. Большую помощь Румынии оказывал Советский Союз, вплоть до строительства гигантского дворца «Скинтейа», где проводились различные культурные мероприятия.
Мы пытались обратиться за кредитами к Румынии, но нам либо было отказано, либо предоставлялся настолько смехотворный кредит, что брать его было просто бессмысленно. Что касается помощи опытом по нефтедобыче, сельскому хозяйству или промышленности, то на словах обещалось много, но на деле мы ничего не получили.
Таким образом, братская помощь во взаимоотношениях с Румынией фактически была на нуле и не шла ни в какие сравнения с помощью других стран народной демократии. Почему?
Сразу после войны среди остальных партий наблюдалось стремление к практической интернациональной взаимопомощи. Исключение составляла Румыния. Более того, со стороны румынского руководства ощущалось пренебрежительное отношение к «малым» странам и мелкобуржуазное преклонение, вплоть до пресмыкательства, перед «великими» странами. Даже на совещаниях румынские руководители сторонились представителей «малых» стран и постоянно «паслись» около руководителей Советского Союза. Эта черта характерна для оппортунистов и разных мелкобуржуазных ничтожеств. Дальнейшие события подтверждают, что румынское руководство изначально было гнилым.
Полным контрастам румынам были чехи. Я имею ввиду Готвальда и его соратников. Они не суетились, как румыны, были весьма корректны и, я бы сказал, искренне доброжелательны.
Во время моих встреч с Новотным, Широким, Долянским, Конецким бросались в глаза их скромность и откровенность. Им не были присущи надменность и грубость.
В части экономической помощи Албании, после Советского Союза, наибольшую помощь мы получали от чехов. Они, конечно, не разбрасывались кредитами, но вели себя с нами равноправно. Чехословакия была наиболее передовой индустриальной страной среди стран народной демократии. Чехословацкий народ в массе своей был трудолюбивым, грамотным, дисциплинированным и порядочным как в делах, так и в жизни. Чехословацкие руководители пользовались неоспоримым авторитетом и уважением как в странах народной демократии, так и в своей стране.
Даже в годы воцарения хрущёвского ревизионизма мы чувствовали себя в Чехословакии расковано, равноправно. Чего не было в Москве при Хрущёве.
В хрущёвской Москве мы обычно не имели контакта с простым народом и целыми днями отсиживались на отведенной нам даче. Сопровождали нас и даже столовались вместе с нами люди сомнительной профессиональной принадлежности - Лесаков, Мошатов, Петров и ряд других. Постепенно мы узнали, что все они являлись сотрудниками государственной безопасности, но нам их представляли как работников Центрального Комитета.
Правда, с Лесаковым у нас сложились весьма дружественные отношения, так как он был добрым и искренним человеком, хотя и не блистал умом. Мошатов в основном помогал нам «доставать» в магазинах кое-какие вещи для обеспечения быта. Уже в самом начале хрущёвских времён работники ЦК отоваривались в отдельной комнате ГУМа, чего я никогда не замечал при Сталине. Петров был типичным чиновником. Он специализировался по Греции и в связи с этим бывал в Албании. Мы оказывали ему содействие, так как активно поддерживали Греческую Демократическую армию в её справедливой борьбе и были в курсе многих вопросов. С нами бывал также Лаптев, молодой и высокомерный чинуша, говоривший по-албански. Был ещё один человек - фамилию его я не помню. Нам он казался наиболее умным по сравнению с предыдущими.
Они ненавязчиво старались выведать у нас наши планы, наше отношение к югославам, наше мнение о руководстве Коммунистической партии Греции и тому подобное. Мы уже знали, с кем имеем дело, и потому держали ушки на макушке.
В Чехословакии всё было иначе. В Праге, Брно, Братиславе, Карловых Варах и во многих других местах, где я бывал с официальным визитом и в частных поездках, я мог свободно ходить или ездить по городу или за город в сопровождении лишь одного охранника. Нам везде оказывали сердечную встречу. Беседы обычно велись откровенно, неформально, тепло - от бесед с руководителями страны до бесед на фабриках.
После разрыва с титовцами нам было запрещено летать в Советский Союз через Югославию. Поэтому приходилось добираться водным путем. Так что невольно нам пришлось много раз останавливаться в Одессе. Там мы познакомились с Епишевым, в то время первым секретарем обкома. Позднее он стал начальником главного политуправления Советской Армии. Но в Одессе нам ни разу не показали даже Потемкинскую лестницу, так как к ней надо было спускаться пешком. Мы ни разу не были ни в одном музее, ни в одной школе.
В Ленинграде, Москве и других городах Советского Союза нам удалось побывать на некоторых предприятиях и в домах культуры. Но эти посещения напоминали нам театральные представления - рабочие заранее были подготовлены к встрече и стояли ровными шеренгами. Представлял нас обычно какой-нибудь высокопоставленный, по местным меркам, Козлов, а затем выступали заранее подготовленные люди, жёстко ограниченные бумажкой и временем.
В Чехословакии подобных спектаклей не было. Мы непринужденно встречались на фабриках как с руководителями, так и с рабочими, разговаривали без ограничения по времени или темам, без всяких трибун и микрофонов. Мы гуляли по улицам пешком и в автомобилях.
Я очень люблю знакомиться с историей стран и народов. В Чехословакии я побывал на том месте, где началось восстание таборитов (Революционное крыло в антифеодальном движении чешского народа в XV веке. Название произошло от города Табор, где находился политический центр, руководимый Яном Жишкой. Табориты были противниками феодального строя, католической церкви и национального гнета). Я посетил Аустерлиц и легко представил себе картину боя Бонапарта с австрийцами. Под впечатлением этого мне вспомнились войны Валленштейна и знаменитая трилогия Шиллера.
- Есть ли у вас музей Валленштейна? - поинтересовался я.
- А как же.
Меня тут же сопроводили во дворец-музей Валленштейна.
Однажды, во время охоты на косуль, мы оказались перед большим замком.
- Что это за здание? - спросил я.
- Это - одна из бывших резиденций Меттерниха. Сейчас здесь находится музей.
-А можно посмотреть?
- Без всяких сомнений.
Проводник, гид, весьма компетентно давал нам подробные объяснения. Перед окончанием осмотра мы проходили мимо почему-то запертой двери.
- Тут заперта мумия, присланная из Египта в дар австрийскому канцлеру, убийце сосланного сына Наполеона, римского короля, - пояснил проводник.
- А можно посмотреть мумию?
Меня очень интересовала египтология. Я читал много книг об исследованиях Картера, сподвижника Карнарвона, открывших нетронутую могилу Тутанхамона.
- Нельзя, я не открою дверь.
- Почему? - удивлённо спросил я.
- Потому что со мной может произойти несчастье, я могу погибнуть.
Чешские товарищи стали уговаривать его открыть дверь.
- Возьмите ключ, откройте сами и осмотрите. Я не войду, не возьму на себя ответственности.
Мы открыли дверь, включили свет и увидели чёрную, как смоль, мумию, уложенную в деревянный саркофаг. Затем мы закрыли дверь, вернули ключ проводнику и поблагодарили его.
Один из чехословацких товарищей сказал:
- Есть же еще суеверные люди!
- Нет, - вмешался я, - проводник учёный, а не суеверный человек. В книгах по египтологии говорится, что все учёные, которые открывали мумии фараонов, вскоре после этого непременно умирали. Есть предположение, что древнеегипетские священнослужители, чтобы уберечь мумии от разграбления, облицовывали стены захоронений камнями, содержащими уран. В камере, где покоится мумия, они жгли травы, выделяющие при этом сильный яд.
Сопровождавший меня чешский товарищ - его звали Павлом - изменил своё мнение о проводнике и попросил меня рассказать ещё о чём-либо подобном.
В Словакии нас водили в монастырь, где среди картин и портретов многочисленных исторических деятелей я увидел фреску, изображающую албанского легендарного героя Скандербега. Был я и в долине Гёте. Так дружелюбно чехи относились не только к нам, но ко всем своим гостям. Так же непринужденно чувствовали себя в Чехословакии и советские представители.
В Чехословакии нам довелось беседовать несколько часов в парке с Рокоссовским и Коневым. Хотя в Москве «регламент» позволил им лишь пожать нам руки.
Однако после смерти Готвальда хрущёвцы опутали своей паутиной и Чехословакию. Немалую роль в этом сыграл оппортунист Новотный.
Относительно Германской Демократической Республики хрущёвцы считали вопрос решённым - там находились советские войска. Мы считали необходимым присутствие советских войск на территории ГДР, так как мирный договор не был подписан и к тому же Советская Армия прикрывала от нападения и провокаций социалистические страны.
Наши взаимоотношения с Восточной Германией были вполне дружескими пока был жив товарищ Вильгельм Пик, старый революционер, сподвижник и друг товарища Сталина. Я отношусь к нему с большим уважением. С Пиком мне довелось встретиться в 1959 году в ГДР во время моего визита во главе делегации. Пик уже был очень болен. Однако он лично встретил меня. Встреча была очень радушной. Он внимательно слушал мой рассказ о жизни в Албании, о наших успехах и проблемах. Сам он из-за паралича говорить не мог. В последние годы по состоянию здоровья он фактически отстранился от руководства партией и страной. Правда, он занимал почётный пост президента республики. На деле ГДР управляли Ульбрихт и Гротеволь.
Ульбрихт не выказывал какой-либо враждебности к нам, пока мы открыто не порвали отношений с хрущёвцами. Он был весьма самоуправным, высокомерным и грубым человеком. Он грубо и нагло требовал от Советского Союза огромных кредитов для развития своей страны, не считаясь совершенно с другими. Получая значительную помощь от других, он никогда не приходил на помощь сам. Ульбрихт наиболее жёстко, по сравнению с другими, встал на сторону ревизионизма.
Хрущёвцы стремились подмять под себя не только страны народной демократии, но и международное коммунистическое движение.
После смерти товарища Сталина такие ревизионисты, как Тольятти, сразу же увидели в лице хрущёвцев своих единомышленников и пошли на сближение с ними в борьбе против марксистско-ленинской линии в международном коммунистическом движении. Дружба с хрущёвцами весьма устраивала ревизионистов типа Тольятти, которые уже давно сотрудничали с буржуазией своих стран, но мечтали, не свергая буржуазии, сами непосредственно пролезть к власти. Дружба с хрущёвцами могла усилить их позиции.
Но свои властные вожделения ревизионисты типа Тольятти тщательно скрывали, маскируя их словоблудием и разного рода примитивными «теориями» вроде «полицентризма» или «итальянского пути к социализму».
Хрущёвцы, используя отработанную внутри страны тактику, до поры не раскрывали свою суть, маскируя её всяческой демагогией. Их «ленинизм», их заявления о «ленинских принципах взаимоотношений между социалистическими странами» и тому подобное было чистейшим обманом в целях подготовки фронтального удара по международному коммунистическому движению. Хрущёвцы готовились, дожидаясь своего часа. Время открытого наступления, наконец, пришло. Началом открытого наступления хрущёвцев на марксизм-ленинизм следует считать ХХ съезд КПСС. Хрущёвские ревизионисты готовились тщательно. Ими уже были приняты предварительные меры, обеспечивающие успех наступления как внутри страны, так и на международном уровне.
ГЛАВА 6.
ПОБЕДА КОНТРРЕВОЛЮЦИИ. ОФИЦИАЛЬНОЕ ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ РЕВИЗИОНИЗМА