PG_010

    Всё, что стало происходить в Советском Союзе после смерти товарища Сталина, весьма тревожило нашу партию. Разумеется, до ХХ съезда КПСС наши подозрения основывались лишь на отдельных фактах и их анализе. Особенно нас тревожило сближение Хрущёва с Тито. Мы вели самую ожесточённую борьбу с титовским ревизионизмом, последовательно отстаивая марксистско-ленинские принципы.
    В то время Хрущёв ещё не осмеливался открыто выступить против Сталина и много говорил о единстве социалистического лагеря во главе с Советским Союзом. В своих выступлениях Хрущёв часто демонстративно обрушивал гнев на американский империализм. Иногда он мягко критиковал титовцев, но по обыкновению тут же высказывал мысли о необходимости поиска возможностей примирения с югославскими ревизионистами. Для нас же отношение к американскому империализму и югославскому ревизионизму было критерием политической оценки поведения политических деятелей.
    Когда отношения советских ревизионистов с титовцами ухудшались, они заявляли о поддержке нашей позиции, а когда наступало примирение с югославскими ревизионистами - хрущёвцы упрекали нас в неправильности наших принципиальных обвинений в адрес титовцев.
    В лице Тито Хрущёв искал идейного союзника. Он хотел, чтобы тот был подчинён хрущёвскому влиянию. Их сближали присущие обоим в равной мере враждебность к марксизму-ленинизму и ненависть к Сталину. Но Тито орудовал открыто, а Хрущёв прятался под маской «верного ленинца» и «последовательного коммуниста». Тито в то время был любимцем американских империалистов, которые одаривали его помощью и кредитами, чтобы иметь в его лице цепного пса против Советского Союза и с перспективой экономического закабаления Югославии. Опираясь на американский империализм, Тито стремился переместить политический центр Восточной и Юго-восточной Европы из Москвы в Белград. При жизни Сталина титовцам это не удавалось, поскольку их ренегатство открыто разоблачалось Советским Союзом, а югославский ревизионизм был политически изолирован от международного коммунистического движения. По этой причине между Тито и Хрущёвым имела место своего рода конкуренция и неприязнь.
    Первый сигнал о предательстве Хрущёвым дела марксизма-ленинизма мы получили в 1954 году. В дни нашего пребывания в Москве советское руководство вручило нам длинное письмо за подписью Хрущёва, в котором тот, извращая историческую истину, утверждал, что Югославия откололась от мирового коммунистического и рабочего движения вынужденно, в результате неправильной позиции в отношении югославской партии в 1948 и 1949 годах со стороны социалистического лагеря. Это, мол, побудило руководство Югославии искать сближения с США и Англией (!), сделать «ряд уступок капитализму», взять курс на «реставрацию капитализма» в Югославии, заключить «военно-политическое соглашение с Грецией и Турцией» (Балканский пакт) и так далее.
    Получилось, как у той невестки, которая назло свекрови с мельником переспала. Всю ответственность за измену титовцев марксизму-ленинизму Хрущёв возложил на Информбюро.
    В 1953 году Югославия заключила трёхсторонний договор «о дружбе и сотрудничестве» с Грецией и Турцией. В августе 1954 года этот договор был трансформирован в военный пакт, который пристегнул Югославию к Североатлантическому союзу. В состав этого союза входили Греция и Турция.
    Все эти факты наглядно подтверждают правоту товарища Сталина, партии большевиков и Советского Союза, Информбюро, нашей и других партий, разоблачивших и осудивших титовский ревизионизм.
    В этом письме Хрущёв пытался реабилитировать югославских предателей и открыто взвалить вину за титовскую измену на Информбюро, которое в 1948 году «не использовало до конца все возможности…, чтобы попытаться достичь урегулирования возникших спорных вопросов и разногласий», и тем самым подтолкнуло Югославию к «переходу во враждебный лагерь». Одним росчерком пера Хрущёв поставил крест на принципиальных проблемах, лежавших в основе борьбы с югославским ревизионизмом. Этим он попытался умиротворить Тито и дать повод для поиска путей сближения с ним, оставив позади прошлые «недоразумения».
    Однако оставался вопрос: кто виновен в этих «недоразумениях»?
    Хрущёв ещё не рисковал открыто порочить Сталина, ВКП(б) и другие партии, которые инициировали или поддержали решение Информбюро в 1949 году. Поэтому в качестве козлов отпущения Хрущёв избрал казнённого им Берия - в СССР и Гильяса - в Югославии, уже осуждённого титовцами. Тем самым этот вопрос оказался закрытым.
    Этот изощрённый демагог умудрялся одновременно предавать и клясться в верности. В этом же письме Хрущёв клялся в том, что идёт на сближение с титовцами в «интересах марксизма-ленинизма», что он собирается сорвать «англо-американские планы в отношении Югославии и использовать все возможности для усиления своего влияния на югославский народ, положительно воздействовать на рабочий класс Югославии». Он заявлял также, что это будет испытанием «готовности и решимости югославского руководства следовать по пути социализма».
    В дни нашего пребывания в Москве мы с Хюсни долго обсуждали этот вопрос и передали наш ответ советскому руководству в письменном виде.
    Мы отметили неизменность нашей позиции по отношению к югославскому ревизионизму и высказали свое положительное отношение к решению Информбюро 1949 года. Переход титовцев в лагерь империализма мы оценили без всяких оговорок как прямую измену марксизму-ленинизму со стороны югославского руководства. Мы отметили, что титовцы, в первую очередь, предали югославский народ и отдали его под диктат англо-американского империализма. Титовцы сознательно превратили свою партию в буржуазную и противопоставили себя международному коммунистическому и рабочему движению.
    Этим мы дали понять Хрущёву, что не разделяем его иллюзий по поводу возможности вернуть титовцев на путь социализма. Эти выводы я повторил 23 июня 1954 года лично Хрущёву в устной беседе. Но он сделал вид, что не заметил расхождений между нами во взглядах на югославский вопрос.
    Хрущёв только что вернулся из поездки в Чехословакию. В его деятельности было чрезвычайно много разного рода зарубежных поездок - неожиданных, инкогнито, дружественных и официальных, со свитой и совершенно в одиночестве, шумных и спокойных, кратковременных, длительных и прочих.
    - В Праге, - заметил он мне, - я обсуждал югославскую проблему с находившимися там представителями некоторых братских партий. Мы - единодушны во взглядах по этому вопросу. Мы, венгры, болгары, румыны и другие, уже сделали ряд положительных шагов в деле сближения с Югославией.
    В ответ я ещё раз пояснил ему, что Албания имеет очень длительный опыт контактов с Югославией, но ухудшение отношений между нами было спровоцировано югославским руководством на весьма принципиальном уровне… Однако Хрущёв прервал мои разъяснения и продолжил свою информацию:
    - Завтра советский посол в Югославии встретится с Тито, который находится на Брионах. Думаю, что их встреча даст положительный результат. Если эта встреча окажется пустой, то у нас есть другие возможности заинтересовать югославское руководство в налаживании отношений с нами.
    Через несколько дней Хрущёв отправил личное письменное послание Тито с разъяснением, что политика Советского Союза по отношению к Югославии и титовцам изменилась кардинально.
    Но Тито не спешил «броситься в дружеские объятья» Хрущёва. Тито выжидал и добивался, чтобы Хрущёв по собственной инициативе посетил Белград и открыто покаялся за прошлые «злодеяния» советских руководителей в отношении югославского ревизионизма. Кроме того, Тито был уже накрепко прикован цепью к американскому империализму и поэтому свобода его действий была ограничена.
    Наконец, уже в середине августа 1954 года Тито тоже письменно ответил Хрущёву на его послание. Письмо начиналось с того, что Тито одобрил инициативу Хрущёва по примирению с югославскими руководителями. Но Тито ставил в известность, что наиболее близкими его друзьями являются англо-американские капиталисты. Следовательно, Хрущёву необходимо учесть эту реальность и не возмущаться этими международными связями югославского руководства, а, напротив, способствовать их укреплению.
    Далее Тито ультимативно поставил перед Хрущёвым ряд условий.
    Во-первых, ревизовать и осудить решения Информбюро 1948 - 1949 годов по вопросу о югославском ревизионизме, позицию Сталина и коммунистических партий, одобривших выводы Информбюро.
    Во-вторых, не вмешиваться и не осуждать югославское руководство за его политическую линию внутри страны и на международной арене, проводимую титовцами.
    В-третьих, безоговорочно признать и поддержать югославский «специфический социализм».
    В-четвёртых, не считать Берия и Гильяса виновниками конфликта югославского руководства с международным коммунистическим и рабочим движением. Признать наличие более основательных причин этого конфликта. Таким образом, хрущёвское руководство должно открыто откреститься от сталинской политики и в связи с этим заняться ликвидацией «отрицательных элементов». Тито уверял, что в этом случае конфликт отпадёт сам собою.
    Тито отклонил возможность официальной двусторонней встречи с Хрущёвым в ближайшее время. Он дал понять, что лишь практическое выполнение его рекомендаций и условий станет толчком к подобной встрече.
    Хрущёв активно приступил к выполнению указаний Тито, прикрывая демагогией свои антимарксистские действия. Мы пока не выступали открыто с осуждением подобного поведения Хрущёва, считая это внутренним делом Советского Союза и Югославии. Однако мы не поддерживали хрущёвцев в этом подлом деле и принципиально следовали своей линии в вопросе отношения к югославскому ревизионизму.
    Более двух лет Хрущёв и Тито переписывались через специальных посланников. Наконец, в апреле 1955 года «товарищ Тито» предложил «товарищу Хрущёву» открыто встретиться либо «на пароходе на Дунае, либо в самом Белграде». Хрущёв тут же ринулся в Белград, встретился с Тито и выступил с пространной самокритикой, отбрасывая решительно прочь наследие прошлого и провозглашая «эру дружбы между двумя народами и двумя партиями».
    За два дня до отъезда в Белград Хрущёв поставил нас в известность о предстоящей встрече с Тито. Сама его поездка в Белград была для нас безразлична, но его публичное отмежевание от ноябрьского 1949 года решения Информбюро нас крайне возмутило. Более того, Хрущёв по этому поводу поместил коммюнике в журнале «За прочный мир, за народную демократию». В этом коммюнике Хрущёв отметил, что коммунистические и рабочие партии-члены Информбюро якобы заново рассмотрели вопрос о третьей Резолюции совещания Информбюро от ноября 1949 года относительно югославской проблемы и якобы решили считать несостоятельными содержащиеся в этой Резолюции обвинения в адрес руководства Коммунистической партии Югославии и отменили Резолюцию Информбюро по югославскому вопросу.
    По этому вопросу мы направили письмо в адрес Центрального Комитета КПСС и заявили свой резкий протест. Привожу выдержку из нашего письма:
    - Опыт нашей партии в отношениях с югославами как до разрыва с ними, так и позднее, вплоть до наших дней, ясно и в полной мере, на многочисленных и живых фактах свидетельствует о том, что принципиальное содержание всех Резолюций Информбюро по югославскому вопросу было совершенно правильным… На наш взгляд, столь поспешное и опрометчивое решение по вопросу большой принципиальной важности без предварительного проведения вместе со всеми партиями, заинтересованными в этом вопросе, глубокого анализа и, тем более, помещение его в печати и оглашение на белградских переговорах не только были преждевременными, но и нанесли серьезный ущерб общему политическому курсу… Мы убеждены в том, что генеральная линия нашей партии в отношениях с Югославией - правильная… (Из письма ЦК АПТ, направленного ЦК КПСС 25 мая 1955 года. ЦПА).
    Подобное решение хрущёвцев в отношении изменника и врага международного коммунистического движения, единогласно осуждённого всеми партиями, не могло быть принято КПСС в одностороннем порядке, без обсуждения и согласования с остальными партиями - в том числе и нашей. Однако остальные партии покорно подчинились решению Хрущёва и диктату Тито.
    Советский посол в Тиране, Левичкин, попросил у меня приёма с целью убедить нас не осуждать сближение КПСС с титовскими ревизионистами. Я принял Левичкина и повторил ему суть нашей принципиальной линии в отношении югославского ревизионизма.
    - КПСС, - заявил я ему, - учила нас прямо и искренне выражать своё мнение по любому вопросу, связанному с партийной линией. ЦК вашей партии раньше информировал нас и внимательно выслушивал наше мнение по всем вопросам, касающимся совместной политики в отношении Югославии. Мы всегда тщательно изучали мнение советских руководителей и, как вам известно, в конечном итоге договорились прилагать усилия к улучшению отношений с Югославией.
    - Но ведь в своём письме вы осуждаете Хрущёва за подобный конкретный шаг, - парировал Левичкин.
    - Да, - пояснил я, - мы считаем, что действия советских руководителей идут вразрез с нашими прежними договоренностями.
    - В чем же разница? - спросил Левичкин. - Я не вижу принципиальных изменений в позиции КПСС.
    - Уточним, - сказал я ему и достал письма советского руководства: - Например, в письме от 4 июня 1954 года ваше руководство пишет - «Рассмотрев материалы, относящиеся к истории разрыва Коммунистической партии Югославии с коммунистическими и рабочими партиями, а также последовавшего за этим выхода югославов из содружества стран народной демократии, ЦК КПСС считает, что руководящее ядро КПЮ, несомненно, допустило в тот период серьёзные отступления от марксизма-ленинизма, сползание на позиции буржуазного национализма и выступила против Советского Союза. Свою недружественную политику по отношению к Советскому Союзу руководители распространили на страны народной демократии, к которым и до разрыва они относились высокомерно, требуя признания особого статуса КПЮ...» Критика, которой коммунистические и рабочие партии подвергли националистические и другие отклонения Коммунистической партии Югославии от марксизма-ленинизма была необходимой и вполне оправданной. Она способствовала марксистской закалке коммунистических и рабочих партий, росту бдительности коммунистов и их воспитанию в духе пролетарского интернационализма.
    - Верно, - пролепетал Левичкин.
    - Даже после первых усилий советского руководства по улучшению отношений с Югославией, - сказал я далее, - югославское руководство продолжало идти порочным путём и сохраняло свои прежние позиции. Более того, даже в феврале текущего года советские руководители писали нам, что «руководители югославской партии накрепко связаны с капиталистическим миром на политическом и экономическом уровне».
    - Это, действительно, так, - пробормотал Левичкин согласно.
    - В таком случае, - спросил я его, - почему советские руководители столь стремительно и неожиданно изменили своё отношение к таким важным проблемам? И допустимо ли в одностороннем порядке принимать такие решения, как отмена Резолюции Информбюро 1949 года?
    Во-первых, мы считаем, что генеральная линия и принципиальное содержание Резолюции ноябрьского 1949 года совещания Информбюро являются правильными и нельзя рассматривать их в отрыве от Резолюции, опубликованной в июле 1948 года. Правильность этого заключения подтверждается нашей многолетней практикой контактов с Югославией - до разрыва с титовцами в 1948 году и вплоть до настоящего времени.
    Во-вторых, навязанная Хрущёвым процедура отмены Резолюции Информбюро кажется нам неверной. Срок, предоставленный коммунистическим и рабочим партиям-членам Информбюро для изложения своих взглядов в связи с содержанием вашего письма, является настолько коротким, что не позволяет принять обдуманное и взвешенное решение. По нашему мнению, столь поспешное решение по такому вопросу не может быть принято без предварительного глубокого анализа всеми заинтересованными партиями. Эти поспешные действия Хрущёва нанесли серьезный ущерб делу общего курса в отношении Югославии.
    Поэтому вопросы, изложенные в последнем письме советского руководства, мы предлагаем тщательно обсудить на совещании партий-членов Информбюро с участием, в том числе, нашей партии. Только таким образом можно принять совместное решение по этому вопросу.
    Левичкин выслушал меня с побледневшим лицом.
    - Я доложу своему руководству содержание нашей беседы, - сказал он.
    Когда было принято решение об осуждении антимарксистской деятельности югославского руководства, мы не состояли в Информбюро. Однако Сталин, ВКП(б) и партии-члены Информбюро много раз советовались с нами. Они поступали так не только в соответствии с ленинскими нормами, которые требуют широкого и подробного обмена мнениями, но и потому, что мы имели большой опыт практических контактов с югославским руководством во время и после войны.
    В частности, по этому поводу состоялась моя встреча инкогнито с Вышинским в Бухаресте в присутствии Дежа. Изложенные мною на этой встрече многочисленные и неоспоримые факты предательской деятельности югославского руководства получили высокую оценку со стороны Вышинского и Дежа. Это лишний раз свидетельствует - насколько осторожно и мудро готовились политические решения Информбюро и Сталиным.
    Хрущёвцы, которые лицемерно и лживо заявляют сейчас, будто Сталин игнорировал самые элементарные нормы взаимоотношений между партиями, действительно ведут себя сейчас безответственно и высокомерно с братскими партиями, игнорируя их мнения, принимают решения от их имени за их спиной.
    В дальнейшем на нас многократно оказывалось давление со стороны хрущёвцев с целью заставить нас отказаться от нашей принципиальной линии в отношении югославских ревизионистов.
    В конце мая мы направили второе письмо советскому руководству. В нём мы вновь отметили, что мы согласны прилагать все усилия чтобы улучшить взаимоотношения с Югославией, но не отступая от марксистско-ленинских принципов на этом пути. Однако мы подчеркнули, что уверены в сознательной измене югославского руководства и не питаем иллюзий по поводу возможности их раскаяния и возврата на марксистско-ленинские позиции. Мы считали и считаем, что Резолюция Информбюро не может быть отменена, так как в ней отображён логический ход враждебной антимарксистской практической деятельности руководства Коммунистической партии Югославии.
    Крайне враждебная деятельность титовцев была вскрыта, в том числе, в судебных процессах по делу Райка в Венгрии, Костова в Болгарии, Дзодзе в Албании и так далее.
    Речь идёт о Ласло Райке, бывшем министре внутренних дел, а затем министре иностранных дел Венгрии, о Трайко Костове, бывшем заместителе председателя Совета министров Болгарии, и других агентах-провокаторах в странах народной демократии. Они были первоначально завербованы рядом империалистических секретных служб, а потом перешли в югославские секретные службы.
    Титовцы вели агентурную деятельность и против социалистической Албании, завербовав Кочи Дзодзе, Мехмета Шеху и ряд других предателей. Мехмет Шеху был первоначально завербован в качестве агента американской разведки директором американской технической школы в Албании Гарри Фульцем и по его заданию поехал в Испанию. После этого, пробыв три года во французских лагерях для беженцев в Сюириене, Гюрсе и Вербе, где он был также завербован британским Интилледженс Сервис, вернулся в Албанию. Во время национально-освободительной борьбы он стал агентом югославских троцкистов. Враждебная Албании деятельность группы предателей во главе с Кочи Дзодзе велась под контролем югославского руководства. Борьба против всей враждебной деятельности в Албании была одобрена I съездом нашей партии.
    - Мы, - говорилось в нашем письме, - полагаем, что отмена Резолюции Информбюро как ошибочной не только является искажением истины, но и создаст тяжёлую обстановку для нашей партии и побудит враждебные элементы к более активной деятельности против нашей народной власти, против нашей партии, против Советского Союза. Мы не можем допустить это.
    Действия хрущёвцев по сближению с титовцами вынудили нас усилить бдительность.
    Летом 1955 года я получил приглашение «непременно выехать в Советский Союз на отдых». При Сталине я ездил в Москву неоднократно, но в основном по делам и крайне редко - на отдых. Но приглашение «на отдых» в данном случае было объявлено таким тоном, что его можно было назвать армейским приказом, обязательным к исполнению. Первое время мы старались не осложнять взаимоотношений с хрущёвцами и выезжали в Москву немедленно после получения подобного «приглашения». Хотя на подобного рода поездки приходилось тратить уйму сил и времени, так как добираться до Москвы из Албании было чрезвычайно сложно. Приходилось ехать на маленьком пароходе восемь дней от Дурреса до Одессы. Потом - двое суток на поезде Одесса - Москва. В чистом виде на дорогу в Москву, туда и обратно, мы затрачивали 20 дней. Так что в любом случае назвать это отдыхом было весьма затруднительно.
    На этот раз в первый же день по прибытии в Москву у нас началась череда дружеских встреч, бесед и совещаний, которые проходили в весьма гнетущей атмосфере и скорее напоминали вызов нашкодившего ученика к руководству учебным заведением. За короткий срок я дважды беседовал с Сусловым. С первых же слов он диктаторским тоном дал мне понять, что речь пойдет в основном о югославском вопросе, и пытался откровенно вылить на меня поток своего гнева. Мне пришлось несколько охладить его пыл и красноречие своим независимым поведением и непреклонной позицией по данной проблеме.
    - Вы безответственно относитесь к вопросу налаживания дружественных отношений с югославским руководством, - рыкнул он на меня.
    Своим видом я дал понять, что не потерплю подобного тона. В результате Суслов вынужден был смягчить своё поведение.
    - Вы должны срочно наладить дружественные связи с Югославией. Не обращайте внимания на их ошибки и отклонения, - продолжил он. - ЦК КПСС рассмотрел югославский вопрос на своём последнем заседании, и его материалы мы передадим вам лично. Эти материалы являются совершенно секретными. Мы рассмотрели этот вопрос с учетом предательской деятельности Берия. Мы постановили, что разрыв с Югославией в прошлом является нашей грубейшей ошибкой. Мы слишком поспешно испортили отношения с Тито, поторопились.
    - Как поторопились?! - опешил я. - Этот вопрос был тщательнейшим образом, глубоко и всесторонне проанализирован и обсуждён. Были неоспоримо вскрыты истинные причины идеологических и политических расхождений. Дальнейшая практическая враждебная деятельность югославских ревизионистов полностью подтвердила правильность выводов Информбюро.
    - Главной причиной, - гнул свою линию Суслов, - явилась не идеологическая враждебность, а клевета, возведенная на югославских руководителей. А ошибки югославских товарищей необходимо было рассмотреть и сгладить. Это не было сделано.
    - Нет уж, простите, - вспылил я, - давайте условно отбросим решение Информбюро и рассмотрим только вашу переписку с югославскими руководителями за последние два года. И вы в своих письмах, и югославы признаете, что югославское руководство прочно сошлось, соединилось с капиталистами Запада. Неужели вы предлагаете не учитывать и не замечать это?
    - Согласен с вами, но необходимо подобное рассматривать как ошибки, допущенные под давлением обстоятельств, - продолжал давить на меня Суслов. - Мы не должны забывать о вредительской деятельности Берия и Гьиляса, о кознях империалистов. Молотов тоже поддержал вашу позицию. Мы указали ему, что он лично сам допустил ряд ошибок по вопросам взаимоотношений с югославским руководством. Центральный Комитет резко осудил позицию Молотова и он перешёл на позиции ЦК.
    В прошлом вы осудили многих по обвинению в агентурных связях с югославами. Пересмотрите их дела и реабилитируйте часть из них, - сказал Суслов в заключение.
    - Мы никого не обвинили и не осудили неправильно, несправедливо, - решительно заявил я. На этом наша встреча закончилась.
    В период с 1948 по 1955 год югославскими агентами было сколочено на территории Албании 307 банд диверсантов и уголовных преступников, которые были разоблачены и ликвидированы нами. В это же время в нашей стране были раскрыты многочисленные агентурные группы и подпольные организации, занимавшиеся подрывной деятельностью против Албании. Все они были созданы и управлялись югославскими и западными спецслужбами.
    Теперь мне стала ясна причина столь экстренного приглашения меня «на отдых».
    Поселили нас на скромной даче в Подмосковье, которая, как мне сказали, когда-то была закреплена за Сталиным. Все главные помещения, в том числе и наша спальня со стеклянной дверью, были расположены на первом этаже. С правой стороны были расположены столовая, актовый зал и гостиная, меблированные очень скромно, можно даже сказать - убого. С левой стороны через коридор со скамьями вдоль стены можно было пройти в кинозал. Во дворе было очень мало цветов и кустарника, не было тенистых деревьев, но была дугообразная беседка со скамейками внутри.
    Однажды поздно ночью мы услышали сильный стук в дверь нашей спальни. Моя жена, Неджмие, поспешно встала, опасаясь, что заболел наш сынишка, так как вечером он сильно ушиб руку. Неджмие вернулась очень быстро и сказала мне:
    - Микоян тебе звонит.
    Я подошел к телефону. Микоян сообщил мне тоном, не терпящим возражений:
    - Товарищ Энвер, в Москве находится товарищ Светозар Вукманович Темпо. Я уже встречался с ним. Вам необходимо тоже встретиться. Он не возражает.
    Темпо - бывший член югославского руководства. Во время национально-освободительной борьбы выполнял роль титовского связного в Балканских странах, «странствующий посол». Он координировал деятельность по расколу коммунистических партий и национально-освободительных движений в этих странах. Он занимал крайне шовинистические позиции по отношению к неславянским народам, антимарксистские и антиалбанские.
    От неожиданного предложения я затянул паузу.
    - Итак, ваша встреча состоится завтра. Вы дали согласие, - подвел итог Микоян.
    - Что значит - «согласие»? товарищ Микоян. Позицию нашей партии, - пояснил я, - я подробно изложил Суслову. Встреча с Темпо - противоестественна. Мы не сможем найти общий язык.
    Микоян прочитал мне по телефону почти часовую лекцию о «социалистической Югославии», о «хорошем человеке» Тито, о вредительстве Берия и грехах перед титовцами Советского Союза и Информбюро.
    - Вы должны встретиться с Темпо, - заключил Микоян. - Постарайтесь сгладить разногласия. Это - в ваших интересах и в интересах всего социалистического лагеря. Ваша встреча состоится завтра.
    Я лёг в постель, но из-за этих грязных интриг спать не мог. Я знал Темпо прекрасно по нашим прошлым контактам в Албании в разное время. Темпо был последовательным и беспредельно преданным подручным Тито, Ранковича, Велимира Стойнича, Нияза Диздаровича, Кочи Дзодзе и других врагов Албании. Как же можно теперь старую собаку батькой звать?! Что делать? Вступать в открытую конфронтацию с хрущёвцами ещё не пришло время.
    На следующий день я встретился с Темпо.
    - Не будем говорить о прошлом, - начал Темпо. - У нас в Югославии дела стали хуже. Промышленности не хватает сырья. Из-за допущенных в сельском хозяйстве ошибок нам приходится очень туго. Поэтому наше руководство вынуждено было пойти на поклон к капиталистам Запада. Теперь нам стал существенно помогать Советский Союз.
    Я рассказал Темпо о достижениях Албании за последнее время, о трудностях, о помехах со стороны югославского руководства в осуществлении наших экономических договоров. Но мы с Темпо не могли и не стремились обсудить что-либо существенное.
    После моей беседы с Темпо Суслов и Микоян сказали мне:
    - Одобряем вашу встречу с Темпо. Лёд тронулся.
    Получалось по их мнению, что долговременные принципиальные разногласия можно разрешить случайной короткой встречей. Мы были убеждены, что в этих условиях «весны» и «оттепели» с титовцами у нас не получится. Мы поняли, что малейшая уступка с нашей стороны может утопить нас в трясине титовского и хрущёвского ревизионизма.

ГЛАВА 5.
БОРЬБА ХРУЩЁВЦЕВ ЗА ПОЛИТИЧЕСКОЕ ГОСПОДСТВО В СТРАНАХ НАРОДНОЙ ДЕМОКРАТИИ

(Печатается с номера 7. Продолжение в следующем номере)

Перевод с албанского под редакцией Алексея Данко

Гостевая книга

Форум